Анна Чарова - Магия страсти [litres]
– Проводи его, помоги взобраться на крышу – обратилась я к стражнику, тот покосился на подозреваемых и кивнул.
Все вели себя естественно: Арлито проявлял озабоченность, Лииса и повара тряслись, как будто не меня, а их пытались убить. Тайя держалась отстраненно. В собственном доме я ощущала себя голой, беспомощной. Веселенькая мне предстоит жизнь! Вздрагивай от каждого звука, не ешь без дегустатора и бойся, бойся, бойся! Мой дом – моя тюрьма, никак не крепость. И ведь даже если разогнать слуг и набрать новых, недоброжелатель найдет способ подобраться ко мне.
Стражник увел Арлито, и спустя полминуты свалилась еще одна черепица, маг прокричал сверху:
– Ветром сорвало флюгер, он упал на черепицу… Она просто держалась плохо. Похоже на случайность, но я не уверен до конца. Людей здесь не было, это точно.
Даже если так, все равно теперь я не ощущаю себя в безопасности. А что, если мироздание и правда стремится меня отторгнуть? Ольга рассмеялась бы от таких мыслей, Вианта, привыкшая к чудесам, верила догадкам и цепенела. Если маг Мэтиос способен пролить свет на происходящее, значит, надо ехать к нему.
Бледная Саяни изо всех сил старалась не потерять лицо. Дождавшись Арлито, дала стеклянный шар начальнику стражи:
– Леон, допроси всех, включая пэрра Арлито. Если человек лжет, шар краснеет. Смотри. Меня зовут Ярина. – Шар потемнел. – Понятно?
Стражник кивнул и прищурился. Наверняка потащит артефакт допрашивать жену – а вдруг изменяет? Интересно, существует ли способ обмануть шар? Саяни коснулась моей руки – я вздрогнула и спросила:
– Поездка откладывается? Мне кажется, надо поскорее со всем разобраться.
– Почему же? Тут отлично справятся без нас. – Она обратилась к начальнику стражи: – Леон, нам нужны два человека для охраны, мы едем к Хромому Мэтиосу.
Стражник преклонных лет, совершенно седой, с вислыми усами, ехал справа от нашей кареты на белой в яблоках лошади, мысленно я окрестила его Кобзарем, ведь именно так в далеком прошлом изображали украинских певцов, а слева нас охранял синеглазый мужчина со шрамом на щеке, тот самый, что первым бежал меня спасать от Арлито, он был на красивейшем вороном жеребце. Этот мужчина отдаленно напоминал Эдуарда: такое же узкое лицо и синие глаза. Из-за шрама правый угол рта был приподнят, будто бы он ухмылялся. А еще от него тянуло первобытной силой, уверенностью в себе.
Я любовалась им, ловила каждое его движение, и едва он приближался к карете, сердце начинало частить. Так хотелось прикоснуться к нему, что аж в груди щемило.
В голове сам собой сплелся стишок: «Я продаюсь тебе за полцены, / бери, на самом деле больше стою. /Колени пред тобой преклонены, / ты – все, а для тебя, скажи мне, кто я? / Ты – все. На миг, на час, на день, / минутное убежище от зноя, / и кажется единственною тень, / что вне меня, хотя сейчас – со мною…»
Однако какая я теперь влюбчивая! Этому телу жизненно необходимо кого-то любить. Пришла мысль, что неплохо бы его испытать близостью с мужчиной, сравнить ощущения этой и прошлой жизни. Тело сразу же отозвалось тянущим ощущением в низу живота – отдаленно оно напоминало голод. Как голодный человек думает о еде, так я принялась фантазировать о новом опыте с синеглазым стражником, который в грезах превратился в Эдуарда, только одет он был в одежду этого мира.
На балу мы исполняли танец, отдаленно напоминающий танго, по залу порхали другие пары, но, увлеченные друг другом, мы не замечали их. Руки Эдуарда путешествовали по моему телу, как бы невзначай гладили спину, скользили по плечам, касались бедер, а я смотрела на него неотрывно.
Прижав меня, Эд склонился, коснулся губами моей шеи, и мы ненадолго замерли. От его дыхания по коже бегали мурашки. Потом он резко отстранился, крутанул меня в танце, не выпуская руки, прижал спиной к себе и, придерживая запястье, дотронулся до груди – я вздохнула, видимо, слишком громко, и снова оказалась в карете…
– Что-то случилось? – спросила Саяни, вскинув бровь.
Я мотнула головой и прошептала:
– Вспомнилось грустное.
Вопрос тетушки подействовал, как ведро воды, вылитое на голову, если бы она не вмешалась в ход моих мыслей, я дофантазировалась бы и получила финальное удовольствие. Ольга даже не представляла, что может быть так хорошо от одних фантазий, если бы в прошлой жизни я не была такой холодной, скорее всего, моя жизнь сложилась бы иначе.
– Ты ведь моя единственная родственница? Что случилось с остальными? – сменила тему я.
– Можешь прочесть историю рода, эта книга есть в библиотеке. Моя мать была младшей сестрой твоей бабушки, бэрри Дарисы. Мой дядя, их средний брат, умер в детстве – упал в ледяную воду, заболел и умер. Мою мать хватил удар три года назад, годом позже, чем твою бабушку. У меня был старший брат, он упал с лошади, сломал хребет и умер, не успев жениться и родить детей. У меня тоже нет детей и вряд ли будут.
– А у меня были братья-сестры?
Саяни кивнула:
– Старшая сестра. Умерла в два годика. Ты рождалась трудно, твоя мать так и не оправилась после родов. Прожила пять лет, ужасно мучаясь, и умерла.
– Что с ней стало?
– Она начала толстеть, – честно ответила Саяни. – У нее выросли усы и бакенбарды, она не могла ходить из-за постоянных головных болей, маги помогали ей на короткое время.
Ясно, у матери началось послеродовое гормональное расстройство.
– В мире, откуда я пришла, такие болезни лечатся. А мой отец?
– Он был двоюродным братом Рункисов, которые позже встали на сторону Фредериков. Очень слабый человек, безумно любил твою мать, после ее смерти начал пить, и бабка… Извини, бэрри Дариса, его со свету сжила. Ты последняя из своего рода, кто может его продолжить.
– Расскажи еще и не бойся меня ранить.
Саяни глянула в окно, подумала и сказала:
– Говаривают, что все беды нашего рода из-за твоей бабки, она была очень темным, жестоким, извращенным человеком и всю свою жизнь посвятила служению ненависти. Жила она только потому, что сама мучилась и искупала зло, причиненное другим, страданием. Она считала свой путь единственно верным и всех пыталась перестроить под себя, все ломались, только ты получилась такой, что она гордилась бы тобой, если бы дожила.
– Понятно, эта песня мне знакома.
Я отодвинула занавеску: дорога тянулась вдоль довольно большого села, у обочины стояли срубы с резными ставнями. От кареты с гоготом разбегались гуси, разлетались куры с цыплятами; с возмущенным лаем на колесо набросилась лохматая серая собака с хвостом-бубликом. Чумазые голопопые малыши в серых рубашках до колен столпились, вытянув шеи, будто сурикаты. Пышная женщина с седыми косами склонилась до земли.
